Давным-давно, более восьмидесяти лет назад, жители одного провинциального городка под названием Чистополь с интересом наблюдали за прибывающими в их городок гостями.
Городок этот, в самом центре Татарии, был вряд ли доселе кому-нибудь из вновь прибывших известен, а само «гостевание» было вынужденным.
Шли первые месяцы Великой Отечественной войны, и в глубокий тыл из Москвы в эвакуацию была отправлена большая группа советских писателей, иных деятелей культуры и их семьи.
Соприкоснулись два разных мира: мир столичной интеллигенции, писавшей об успехах страны советов, и мир полукрестьянской глубинки, где дети зачастую не знали вкуса обыкновенного сахара. Неприятно пораженные условиями своего нового местопребывания, приезжие бродили в своих модных шляпах и пальто по круто замешанной грязи чистопольских улиц.
О жизни писателей в эвакуации, об их впечатлениях от нее, мы знаем теперь из их переписки, из мемуаров. Их впечатления разнятся: от резко негативных, что вполне объяснимо, до (изредка) положительных.
Достаточно нейтральное описание дал Александр Гладков: «Вообще жизнь здесь нелегка, хотя мы пока устроены лучше многих… Крохотный, занесённый снегом городок, избы с керосиновыми мигалками, хрипящее радио, нетопленый Дом учителя, ставший писательским клубом, почта, приходящая раз в неделю, и трижды на день встречающиеся творцы изящной словесности, и вы будете иметь кое-какое представление о чистопольской писательской колонии, быт которой, конечно, войдёт не в одни литературные мемуары».
Но не только воспоминания писателей о трудностях жизни в Чистополе стали результатом их проживания здесь. Большое количество произведений, ставших отечественной классикой, было создано за эти два года эвакуации. Здесь были открыты новые таланты, «подлинность» которых была подтверждена принятием в Союз советских писателей.
Одним из таких «подтвержденных» талантов стал упомянутый выше Александр Гладков. Еще совсем молодой человек, не достигший и тридцати лет (1912 г. р.), он уже создал главное произведение своей жизни, наиболее известное из его произведений, которое «кормило» его всю последующую жизнь — пьесу «Давным-давно». Через почти четверть века по этой пьесе режиссером Эльдаром Рязановым была снята популярная кинокомедия «Гусарская баллада», один из главных персонажей которой — поручик Ржевский — станет эпатажным героем непристойных анекдотов.
К моменту принятия Гладкова в члены Союза советских писателей состоялась премьера пьесы в осажденном Ленинграде, ее с большим успехом ставили на фронте и в тылу. Константин Федин, председатель чистопольского отделения Союза писателей, сам обратился к Гладкову: «Ваша пьеса идет везде, и просто неприлично, что вы не член Союза».
Итак, первая написанная Гладковым пьеса стала самым главным, самым успешным его произведением, его «визитной карточкой». И, в то же время, интригующей загадкой: на протяжении всей последующей его жизни, да и несколько десятилетий после его ухода существовало мнение, что автор этой пьесы — не Гладков.
Убежденным сторонником этой версии был режиссер Эльдар Рязанов. Она изложена в его книге «Неподведенные итоги». В главе «Автора!» он рассказывает, что, когда они с Гладковым начинали работу над сценарием кинофильма «Гусарская баллада», Гладков пообещал, что все необходимые изменения и дополнения к пьесе будут готовы не позднее месяца. Но когда Рязанов через некоторое время попытался связаться с ним, ответа на звонки не воспоследовало. Не принесли результата также ни приезд домой к Гладкову, ни оставленная записка, ни поиски Гладкова через знакомых. Режиссеру пришлось дорабатывать сценарий самому.
Рязанов также передает слова своего друга Юрия Шевкуненко, бывшего в 1942 году актером в этой пьесе в Театре Красной Армии, что тогда у всех сложилось мнение, что Гладков не является автором этого произведения. Шевкуненко рассказал Рязанову почти детективную историю: дескать, когда нужно было переделать в пьесе несколько строк, Гладков уклонялся от этого как мог; а также, что Гладков в 1940 году сидел в тюрьме, и, вероятно, позаимствовал пьесу у кого-то из сокамерников. Шевкуненко мотивировал такое мнение об этой истории тем, что Гладков ни до, ни после «Давным-давно» не написал ничего подобного этому произведению. Рязанов поначалу не придал серьезного значения рассказу Шевкуненко. Но ход работы с Гладковым заставил его переменить мнение.
История интригующая, тем более, что она не единственная.
Кроме прямого присваивания чужого произведения, Гладкова обвиняли также в плагиате. И плагиатом, как ни странно, также является злополучная пьеса «Давным-давно». Весной 1945-го года товарищеский суд признал, что в данной пьесе имеются заимствования из пьесы «Надежда Дурова» соавторов Константина Липскерова и Александра Кочеткова. Но весной 1946-го гражданский суд постановил оставить иск упомянутых авторов без удовлетворения: сходство некоторых моментов в обеих пьесах было объяснено не заимствованием чужой идеи, а использованием одних и тех же исторических и литературных источников. Суд признал произведение оригинальным и самостоятельным. Привлеченные для рассмотрения дела эксперты оценили художественность пьесы «Давным-давно» выше «Надежды «Дуровой».
Александр Гладков является автором еще нескольких пьес, хотя и не имевших такого успеха как «Давным-давно». Также в его литературном багаже мемуары, критические статьи и эссе, работа журналистом в юности. Всю жизнь писал стихи, хотя никогда их не публиковал. Вел личный дневник с 30-х по 70-е годы. Хорошо знал историю Наполеоновских войн, французской и русской революций, интересовался современной ему политикой. Пытался разобраться в теме репрессий, которая была ему знакома не понаслышке. Был знаком, общался и дружил со множеством известных людей своего времени из сферы культуры, искусства, с политиками и диссидентами. Сам был обаятельным собеседником и интересным рассказчиком. Очень любил книги, за что даже пострадал.
Перечисленное в абзаце выше кажется уже вполне достаточным, чтобы рассеять всякие сомнения в даровитости разбираемого автора, разбить все обвинения в воровстве и плагиате. Так почему же появились такие подозрения, какие у них предпосылки и обстоятельства?
Итак, согласно версии Эльдара Рязанова, Гладков вынес пьесу из тюрьмы, где позаимствовал ее у настоящего автора, который так и не вышел на свободу, поскольку никто никогда свои права на авторство этой пьесы не предъявлял.
Действительно, в 1939 году Александр Гладков был осужден на один год принудительных работ. Он обвинялся в краже книг из Библиотеки им. Ленина. Из письма дирекции указанной библиотеки в Московский профессиональный комитет драматургов: «2-го апреля 1939 г. читательница главного читального зала сообщила инспектору, что она заметила, как один из читателей спрятал под пиджак книгу, взяв ее из шкафа, находящегося в читальном зале для непосредственного использования книг читателями. Задержанный по ее указанию читатель оказался Александром Константиновичем Гладковым, журналистом по профессии. Гладков отрицал факт хищения, просил отпустить его, ссылаясь на срочные дела и по дороге в караульное помещение милиции пытался выбросить спрятанные у него книги. При обыске у Гладкова, под пиджаком, нашли три книги, принадлежащие библиотеке, и одну книгу, украденную ранее, лежавшую в кармане пальто с затертым штемпелем Библиотеки и надписью „А. Гладков“. При обыске в квартире, произведенным в тот же вечер 6 отделением милиции, было найдено еще 58 книг, принадлежащих Библиотеке Ленина и украденных Гладковым в течение последних месяцев, а также несколько книг из других библиотек. На следующее утро Гладков принес еще 7 книг Библиотеке им. Ленина. Все украденные им книги были взяты им из „открытого доступа“. Это были вовсе не „уникальные“ издания, как пишет корреспондент в газете „Правда“, а советские книги последних лет — русская и переводная беллетристики и книги по искусству. При задержании, например, у него были отобраны избранные сочинения Мериме и книги Хеммингуея (списка украденных книг не сохранилось)». Далее в этом письме называется дата судебного слушания по данному делу — 13 мая 1939 года, и приговор в виде одного года исправительно-трудовых работ.
Но неизвестно, отбывал ли свой первый срок Гладков. Во-первых, Исправительно-трудовой кодекс РСФСР 1933 г. предусматривал исправительно-трудовые работы и без лишения свободы осужденного. Во-вторых, срок вполне мог был заменен на условный. Несмотря на то, что дело происходило в печально известные в отечественной истории годы, кража — это не «политическая» статья. Кроме того, могли быть учтены и мотивы правонарушения. В своем обращении к директору библиотеки Гладков писал: «Может быть больше всего на свете я люблю книги. Поэтому мне сейчас так больно ощущать свою вину… Сначала я взял несколько новинок, которые не мог купить в магазинах (казалось это единственный способ приобрести их) нужных мне для работы и справок. Потом — увлекся и — вот… Почти два года назад я стал заниматься журналистикой только настолько чтобы прокормиться; все силы и все время отдавая одной капитальной литературной работе, которую делал тоже с помощью Ленинской библиотеки. Эта работа вся моя жизнь, ибо, повторяю, больше всего я люблю книги, а это моя первая настоящая книга… Весь материал собран — еще три-четыре месяца работы и она готова… Единственное чем я мог бы загладить свою вину… это скромным желанием поставить на библиотечные полки еще одну быть может нужную и полезную книгу… Повторяю, я брал книги не с корыстными целями, в других отношениях меня вором никто назвать не может…».
Как видим, Гладков был вполне способен на то, что называется воровством, да еще и на многократное. Правда, преступление его специфично: предмет его — книги, а мотив — любовь к ним. Эта любовь к книгам в итоге все равно аукнется ему реальным пятилетним сроком в Каргопольлаге: в конце 1948 года Гладков был осужден «за хранение антисоветской литературы».
Итак, одна из предпосылок загадки с авторством пьесы — пребывание Гладкова в тюрьме в 1939 году — остается неясной. Зато следующий довод о том, что Гладков не написал больше ничего подобного «Давным-давно», опровергается легко. Стихи Гладков писал всю жизнь, но, в самой молодости получив отказ одной из газет, больше не стремился публиковать их. «8 ноября 1960. Перебирая старые папки в поисках одной бумажонки, наткнулся на завалы старых стихов. Какую все-таки уйму я сочинил! Многое так прочно забыто, что перечитывал с удовольствием».Сам Гладков свои стихи охарактеризовал так:
«Беды, ошибки, улыбки, грехи… Счет их довольно точен, Это не более, чем стихи, Но и не менее, впрочем".
Вот одно из его, опубликованных уже посмертно, стихотворений:
«Мне снился сон. Уже прошли века И в центре площади знакомой, круглой — Могила неизвестного Зека: Меня, тебя, товарища и друга… Мы умерли тому назад… давно. Мы умерли тому назад… давно. И сгнил наш прах в земле лесной, болотной, Но нам судьбой мозолистой и потной Бессмертье безымянное дано. На памятник объявлен конкурс был. Из кожи лезли все лауреаты, И кто-то, знать, медаль с лицом усатым За бронзовую славу получил. Нет, к черту сны!.. Бессонницу зову, Чтоб перебрать счет бед в молчаньи ночи. Забвенья нет ему. Он и велик и точен. Не надо бронзы нам — посейте там траву".
Мрачное свидетельство современника сталинской эпохи. Достаточно ли оно для подтверждения таланта написавшего его стихотворца?
Можно, конечно, возразить, что другие произведения Гладкова (о которых мы только что выяснили, что они все-таки у него имеются) не столь известны и успешны. Но, во-первых, у него есть экранизации и других пьес, кроме «Давным-давно», а также театральные их постановки; во-вторых, существует немало авторов, которых прославило лишь одно удачное произведение, а остальные их труды остались второстепенными.
Если же Гладков действительно сам написал пьесу, а не присвоил себе чужой труд, то, может быть, он позаимствовал чужую идею? Ведь неспроста же его обвиняли в плагиате в самые первые годы существования пьесы. Но, как уже сказано выше, экспертиза и суд установили, что пьесы истцов и ответчика основываются на одних и тех же исторических и литературных материалах. А даже если Гладков использовал идеи истцов, то ведь сам успех «Давным-давно» доказывает превосходство его произведения над пьесой Липскерова и Кочеткова, которая быстро сошла со сцены. Воплощение идеи, пусть даже и заимствованной, в данном случае, несомненно, передает пальму авторского первенства Александру Гладкову. В конце концов, с древних времен существует мнение, и современные исследования это подтверждают, что вся мировая литература укладывается в несколько сюжетов (число их, правда, разнится у разных исследователей этого феномена), и все многообразие произведений — лишь вариации и переплетения сюжетов. Так что, плагиат, в разной степени, конечно, но практически не избежен.
Сейчас, когда опубликованы дневники Александра Гладкова, мы можем прочитать в них, как он задумывал свою пьесу, как начинал ее писать, как шла эта работа. «Когда мы с братом были маленькими, мама прочитала нам за две зимы вслух „Дети капитана Гранта“ и „Войну и мир“. Светосила детского воображения такова, что мне потом часто казалось, что я помню 1812 год; не книгу, не роман, а именно 1812 год с людьми, красками, звуками — помню, вижу, слышу, как нечто реально бывшее в моей жизни. Поэтому когда осенью 1940-го я задумал написать пьесу о 1812 годе, то каким-то образом в моем воображении соединились в одно давние впечатления о „Детях капитана Гранта“ и „Войне и мире“ и я понял, что хочу написать очень веселую пьесу… Мне не пришлось для написания ее „изучать эпоху“: я и так ее великолепно знал… я не был связан в сочинении пьесы ничем, кроме влюбленности в эпоху — в Дениса Давыдова, Бурцева, Лунина, Фигнера, Николая Ростова… Но я заимствовал только общие линии судеб и подробности быта и нравов, а все характеры выдумал».
Гладков в воспоминаниях признается, что так и не смог прочитать полностью «Записки кавалерист-девицы» Надежды Дуровой, считающейся прототипом главной героини его пьесы, и вообще пришел к выводу, что его персонаж должен быть совсем иным, нежели реальная историческая личность. «В начале работы я понимал, что новизна и оригинальность пьесы, если она мне удастся, будет не в соответствии ее фабулы фактам, а в душевном настрое, внутреннем задоре, сюжетном озорстве и романтическом темпераменте. Именно поэтому я и решил писать пьесу стихами… Писалась пьеса в разные дни по-разному, но в целом легко, а иногда -- и довольно часто -- сказочно легко… С тех пор я твердо знаю, что когда пишется быстро, то всегда „выходит“ -- и наоборот. Во всяком случае, для меня это верно… Были рабочие ночи, когда я писал с ощущением, что кто-то за моей спиной диктует мне стихи… Я набрасывал сцену по приблизительной фабульной схеме, и все характерные черты и подробности являлись сами собой, как по волшебству. Это было, конечно, не чудо, а результат долгой бессознательной подготовки».
В своих дневниках Александр Гладков пишет, что задумывал крупные произведения, были у него планы на Есенина, Маяковского, Наполеона, другие замыслы. «Все время думаю об одном: надо постепенно, неотрывно, исподволь все время писать что-то большое. Иначе жизнь не имеет цены… Дело не в том, чтобы прославиться или разбогатеть, а в том, чтобы что-то сделать вровень своим силам». И сам признается, что «слишком разбрасывался»: увлекшись одним, другим, погрузившись в тему — неожиданно терял интерес к ней. «Я не светлая личность и не чудак, а человек, очень много думавший и очень много намеревавшийся сделать и очень мало сделавший, любивший жизнь больше славы и успеха».
«Люблю строить пьесу, составлять план. Терпеть не могу кропотливо этот план осуществлять… Это тоже мое личное свойство: выполняя намеченный обязательный предварительный план, я вяну и тускнею. Нужно внести что-то новое, чтобы оживиться и начать писать с увлечением… И больше всего люблю импровизировать, галопом ускакав в сторону от плана…» — так рассказывает Гладков о своей творческой манере. Эта его манера также включала в себя уход от мира — «бирючизм», так он называл тот период, когда с головой погружался в работу. Сидя по многу часов над строчками, питаясь бульонными кубиками и чаем, он игнорировал телефонные звонки, никому не открывал дверь и даже специально запускал дезинформацию о своем отъезде. По-видимому, именно этот его способ сосредоточения на работе и стал причиной разбираемых подозрений. Из гладковских дневников теперь известно, почему Рязанов не мог его разыскать: он в это время работал над «Встречами с Пастернаком».
Итак, подытоживая, можно утверждать следующее. Несомненно, Александр Гладков — литератор талантливый, с большим, но, к сожалению, недостаточно реализованным потенциалом. Оригинальный склад характера, увлеченность разными идеями, непостоянство в их воплощении — все это помешало ему раскрыть свои возможности в полной мере. И, кажется, почти все говорит за то, что Гладков — действительно автор «Давным-давно». Но, все же, оставим толику сомнения в этом: это пойдет даже на пользу автору и его пьесе, будет подогревать интерес к ним. В конце концов, эта загадочная история случилась давным-давно…
Автор статьи научный сотрудник Литературно-мемориального музея «Дом учителя» Леонид Баширов
Список источников и литературы:
Михеев М. Ю. Дело о «плагиате»: Пьеса Александра Гладкова о кавалерист-девице // Русская литература. — 2016. — № 1. — С. 189—213. Рязанов Э. А. Неподведенные итоги. Исторические хроники. // М., Издательство ФТМ, 2022. 606 с. Углицких Б. Безымянное бессмертье. А. К. Гладков// Проза.ру URL: https://proza.ru/2015/04/01/1822 (дата обращения: 12.03.2025) Александр Гладков."ДАВНЫМ-ДАВНО"(Из воспоминаний) // Гусарский Клуб. Гусары в искусстве. URL:http://gusary.kulichki.net/gusary/istoriya/iskusstvo/kinoteatr/gladkov.html (дата обращения 12.03.2025) Кинорежиссер Эльдар Рязанов представил свою новую картину «Музыка жизни» // RGRU URL: https://www.rg.ru/2009/12/02/ryazanov.html(дата обращения:12.03.2025)